Достоевский Федор Михайлович - Вечный Муж
Федор Михайлович Достоевский
Вечный муж
I. ВЕЛЬЧАНИНОВ
Пришло лето - и Вельчанинов, сверх ожидания, остался в Петербурге. Поездка
его на юг России расстроилась, а делу и конца не предвиделось. Это дело -
тяжба по имению - принимало предурной оборот. Еще три месяца тому назад оно
имело вид весьма несложный, чуть не бесспорный; но как-то вдруг все
изменилось. "Да и вообще все стало изменяться к худшему!" - эту фразу
Вельчанинов с злорадством и часто стал повторять про себя. Он употреблял
адвоката ловкого, дорогого, известного и денег не жалел; но в нетерпении и
от мнительности повадился заниматься делом и сам: читал и писал бумаги,
которые сплошь браковал адвокат, бегал по присутственным местам, наводил
справки и, вероятно, очень мешал всему; по крайней мере адвокат жаловался и
гнал его на дачу. Но он даже и на дачу выехать не решился. Пыль, духота,
белые петербургские ночи, раздражающие нервы, - вот чем наслаждался он в
Петербурге. Квартира его была где-то у Большого театра, недавно нанятая им,
и тоже не удалась; "все не удавалось!" Ипохондрия его росла с каждым днем;
но к ипохондрии он уже был склонен давно.
Это был человек много и широко поживший, уже далеко не молодой, лет
тридцати восьми или даже тридцати девяти, и вся эта "старость" - как он сам
выражался - пришла к нему "совсем почти неожиданно"; но он сам понимал, что
состарелся скорее не количеством, а, так сказать, качеством лет и что если
уж и начались его немощи, то скорее изнутри, чем снаружи. На взгляд он и до
сих пор смотрел молодцом. Это был парень высокий и плотный, светло-рус,
густоволос и без единой сединки в голове и в длинной, чуть не до половины
груди, русой бороде; с первого взгляда как бы несколько неуклюжий и
опустившийся; но, вглядевшись пристальнее, вы тотчас же отличили бы в нем
господина, выдержанного отлично и когда-то получившего воспитание самое
великосветское. Приемы Вельчанинова и теперь были свободны, смелы и даже
грациозны, несмотря на всю благоприобретенную им брюзгливость и
мешковатость. И даже до сих пор он был полон самой непоколебимой, самой
великосветски нахальной самоуверенности, которой размера, может быть, и сам
не подозревал в себе, несмотря на то что был человек не только умный, но
даже иногда толковый, почти образованный и с несомненными дарованиями. Цвет
лица его, открытого и румяного, отличался в старину женственною нежностью и
обращал на него внимание женщин; да и теперь иной, взглянув на него,
говорил: "Экой здоровенный, кровь с молоком!" И, однако ж, этот
"здоровенный" был жестоко поражен ипохондрией. Глаза его, большие и
голубые, лет десять назад имели тоже много в себе победительного; это были
такие светлые, такие веселые и беззаботные глаза, что невольно влекли к
себе каждого, с кем только он ни сходился. Теперь, к сороковым годам,
ясность и доброта почти погасли в этих глазах, уже окружившихся легкими
морщинками; в них появились, напротив, цинизм не совсем нравственного и
уставшего человека, хитрость, всего чаще насмешка и еще новый оттенок,
которого не было прежде: оттенок грусти и боли, - какой-то рассеянной
грусти, как бы беспредметной, но сильной. Особенно проявлялась эта грусть,
когда он оставался один. И странно, этот шумливый, веселый и рассеянный
всего еще года два тому назад человек, так славно рассказывавший такие
смешные рассказы, ничего так не любил теперь, как оставаться совершенно
один. Он намеренно оставил множество знакомств, которых даже и теперь мог
бы не оставлять,