598474ea   

Другаль Сергей - Мы, Дающие



Сергей Другаль
Дела небесные
Мы, дающие
- Это ты правильно делаешь, что обо мне пишешь, - сказал Вася Рамодин,
прочитав мой последний рассказ-воспоминание. - Обо мне надо писать. О капитане
и Льве Матюшине тоже можно, заслуживают. Но события у тебя в записках какие-то
незначительные, что ли. Нет, на Ломерее мы себя неплохо показали... на Теоре
тоже, но в твоем изложении мы вроде как не главные. И похоже, кроме
пространства, ничего не преодолеваем. А ведь это не так, ведь не зря нам
памятники и, я бы сказал, монументы понавоздвигали.
Я Васю понял и решил написать о том, как мы жили и работали на Эколе. На
мой взгляд, это интересно тем, что мы там активно насаждали добро и поэтому
нам пришлось драться. Просто даже удивительно, что без драки добра не
получается. О том же, как мы возвращались оттуда, как Вася уговаривал
дракончика лечь в специально сконструированную анабиозную камеру, но ничего у
него не вышло, и дракончик угнездился вместе с Васей, положив ему на грудь
одноглазую голову, о том, как капитан в одиночку вел звездолет почти без
горючего, как, маневрируя между гравитационными полями, довел его до орбиты
Плутона и единственный раз в истории нашего экипажа послал просьбу о помощи, -
я писать не буду. Чего не видел, того не видел, спал всю дорогу. И все! А
начну я вот с чего.
- Посмотри, что-то моя колючка приболела! - Лев держал в раскрытых ладонях
колючку, которую сам выбрал. Все ее четыре глаза были мокрыми, и горестные
морщинки покрывали промежутки между антрацитово поблескивающими выступами по
бокам.
Я осмотрел животное. Я помнил колючку веселой, и это определялось тем, что
улыбались непроизвольно все, кто ее видел. А сейчас мне было грустно. Отсюда
следовал вывод, что колючка нездорова, но и только. Что с ней, я не знал, да и
ни один земной врач не взялся бы лечить инопланетное животное.
- Здесь нужен местный ветеринар, - сказал я. - Но откуда он возьмется,
если и людей-то лечить некому.
- Богатые и могучие чем-то обеспокоены? - к нам подошел из милости
живущий, как минимум, один из них постоянно маячил в поле нашего зрения. Он
был согнут дважды, в шее и спине. Сначала эта манера выражать почтение бросала
нас в дрожь, но постепенно мы смирились с ней, хотя так и не смогли
привыкнуть.
- Вот, колючка у меня, думаю, нездорова, - пожаловался Лев. - Нужно
вылечить. И разогнитесь, пожалуйста, а?
- Как можно мне, из милости живущему, - он изловчился так вывернуть шею,
что почти показал лицо: треугольные, вершинкой вниз, щелочки глаз, преданно
дрожащие губы. - Ваш хранитель, - он покосился на колючку, - долго не
проживет. Хранитель умрет в тот день, когда вы покинете нас.
- Ну да! - Лев заморгал растерянно. Мой змей вылез из-за пазухи и мягко
терся возле уха. Лев указал на него взглядом.
- И этот тоже, богатые и могучие. И все остальные хранители.
- Ничего себе порядочки, - Лев подышал на колючку. - Почему сразу не
сказали? Я бы, может, не стал брать.
Из милости живущий не ответил. Он не разгибаясь, боком-боком удалялся по
аллее. Мы со Львом, привычно нарушив этикет, уселись на ступеньку обшарпанной
дворцовой лестницы. Лев положил колючку в сумку, я поглаживал своего змея по
белой шерсти.
- Эх, лежал бы я сейчас под пальмами где-нибудь в излучине Чусовой или
выступал с концертами на Теоре, они меня давно приглашают, - сказал мне Лев,
почесывая заживающий шрам на затылке. - А теперь неизвестно, когда и домой
вернемся. Думаешь, приятно из себя резидента изображать, у меня Битый вот



Содержание раздела