Дружников Юрий - 'круглый Стол' - Роман Как Катарсис
"Круглый стол": Роман как катарсис
Ответы Юрия Дружникова на вопросы участников Варшавской конфереции по
современному роману (2000)
1. Переживает ли кризис американский роман сегодня, и чем отличается
ситуация в литературах русской, европейской, американской?
Как это видится из Америки, кризис романа есть часть кризиса печатной
литературы вообще, связанного с развитием телевидения, большей мобильностью
человечества и, особенно, возможностями интернета. Но в узком смысле, рискну
сказать: для тех, кто этот жанр разрабатывает, кризис жанра -- не так уж
плохо. Кризис привлекает к себе внимание, концентрирует силы авторов и
теоретиков литературы, и в результате может быть преодолен. Да и вообще,
много ли мы можем назвать в истории литературы жанров, которые умерли, не
дав семян? Некоторые, правда, так теперь не называются, например, сага, ода
или новелетта, но они трансформировались в другие жанры и живут.
Надо сказать, что содержание английского слова prose -- это все,
включая газетные статьи, письма, даже отчеты о проделанной работе.
Получается по Мольеру: все, что не стихи, то проза, а деление прозы на жанры
весьма неконкретно. Определение романа "Ангелы на кончике иглы" будет в этом
контексте, очевидно, fiction и novel, роман-исследование "Узник России" --
non-fiction и documentary novel. В общем виде такой роман как "Ангелы",
стилизованный под документ, идет, как ни странно, от "Капитанской дочки"
Пушкина, -- это заметил Андрей Синявский. Во французском поле "Ангелы"
остаются романом, а вот "Узник России" называется "интеллектуальной книгой".
В Америке, а может, и шире, кризис романа не состоялся, скорее, имеет
место кризис рассказа. Приди О'Генри или Бернард Маламуд в издательство, ему
бы вернули дискету с новеллами -- сборники считаются сейчас коммерчески
невыгодными. Удел рассказчиков -- печататься для гарнира "поштучно" на
последних страницах журналов, подчас вовсе не литературных. Казалось, роман
распался, когда Джон Чивер стал печатать отдельные рассказы про семейство
Уопшотов. Но потом они вдруг соединились в хронику жизни одной семьи и стали
полноценными эпическими романами. Такая же история повторяется с Джоном
Апдайком.
Сходная ситуация, пожалуй, у немцев и французов. Антирассказ и
антироман, рожденные школой "вещистов" Алена Роб-Грийе, в качестве
экспериментов имеют место, но эпицентр сместился в сторону более глубоких
попыток анализа жизни. Слово "новый" вообще опасно своим быстрым дряхлением,
и "новый роман" Роб-Грийе безнадежно устарел. Видимо, не случаен успех
"Французского завещания" обрусенного француза Андрея Макина. Макин
талантливо соединил романтическую, почти детскую русскую повесть про
мальчика Алешу -- с манерой "Поисков утраченного времени" Марселя Пруста и
любовными похождениями сталинского сокола господина Берия, -- похождения
Берии давно опубликованы в виде фальшивых дневников.
В конце ХХ столетия на Западе стали популярны романы в жанре
"патографии". Некоторую роль тут сыграл и возобновившийся интерес к Фрейду и
Юнгу. Патологическая биография Пикассо как морального монстра, нашумевший
документальный роман о Джоне Ленноне и работа Пола Джонсона "Интеллектуалы",
в которой Лев Толстой предстает перед читателем эдаким сексуальным маньяком,
что называется, берут читателя за горло.
В России имеет место не падение значения романа, но исчезновение, как я
ее называю, "стадионной литературы". Разницы между поэтом, выкрикивающим
стихи в микрофон перед двадцатитысячной а
