Дружников Юрий - Уроки Василия Гроссмана
Юрий Дружников
Уроки Василия Гроссмана (Страницы воспоминаний)
В годы моего детства Василий Гроссман считался официальным советским
классиком, и помню, как, стоя у доски, я рассказывал учителю о его военной
прозе. А увидел я его впервые дома у нашего профессора Степанова, где бывал,
поскольку его сын Леша учился со мной в одной группе. Увидел как
достопримечательность, если хотите, живую страницу учебника по советской
литературе. Николай Степанов жил рядом с Гроссманом, на углу Беговой и
Хорошевского шоссе, и они часто общались. Помню, Степанов, представляя его
как друга шутил, что у них даже один номер телефона, хотя и с разными
добавочными. Гроссман пил чай и разговаривал с нами, студентами, а мы его
разглядывали. Это было начало пятидесятых.
В дом к Гроссману, уже возле метро "Аэропорт" (я тоже жил
недалеко),меня ввела Наталья Роскина, дочь пропавшего в самом начале войны
литературного и театрального критика Александра Роскина. Ополченцев
необученными и безоружными бросили под танки. Мать Наташи еще раньше погибла
под трамваем. Василий Гроссман и Роскин были друзьями, обоих пригрел или,
как тогда по-советски говорили, "дал путевку в жизнь" Максим Горький,
призвав, правда, Гроссмана писать не правду, но -- партийную правду. От
Наташи я знал, что ей было четырнадцать лет, когда она осталась сиротой, без
отца. Гроссман -- единственный из многочисленных друзей Роскина -- разыскал
ее и стал выяснять, как ей помочь: предлагал деньги и книги. Он и потом
опекал ее, и она бывала у него часто, до конца его дней. Верный в дружбе,
он, кстати, написал статью о Роскине, которую не напечатали из-за
"мрачности" красок.
Судьбе угодно было так замотать клубок, чтобы в Наташу влюбился Николай
Заболоцкий. Когда он написал ей записку "Я п.В. б.м.ж.", она без труда ее
расшифровала: "Я прошу Вас быть моей женой" и смутилась.
-- Простите, -- сказала она, -- насколько я знаю, у вас есть жена.
Заболоцкий ответил, что жена от него уходит к другому. Этим другим оказался
Василий Гроссман.
Не хочу углубляться ни в личную жизнь Роскиной, ни Гроссмана. Но коль
скоро я коснулся родственных связей, то дядя Роскиной Юджин Рабиновиц,
эмигрировавший после революции, оказался известным американским
ученым-ядерщиком, который не просто отошел от дел, но и стал протестовать
против применения атомной бомбы -- и тут мы увидим нить к одному из героев
главного гроссмановского романа. У большого писателя все подчинено
литературе, включая родных, друзей и врагов.
Моя мать работала в АОРе -- Архиве Октябрьской революции, размещавшемся
в полуразрушенной церкви на Кадашевской набережной. Название, конечно,
плутоватое, ибо все секретные документы хранились в больших партархивах, а
тут в основном материалы госучреждений, да и то не самых важных. Студентом я
тоже в архиве подрабатывал: лазил по полкам, искал и носил тяжелые дела
советских учреждений двадцатых-тридцатых годов. В архив приходили люди,
вышедшие из лагерей, чтобы им помогли восстановить трудовой стаж для
получения пенсии. Они тихо стояли в очередях за справками, как за баландой.
У матери завязывалась дружба с людьми, некоторые приносили почитать
рукописи. Мать часто брала домой документы для работы или просто мне
почитать.
В начале февраля 61-го моя мать принесла в хозяйственной сумке две
тяжелые папки, связанные тесемками. Титульной страницы не было. Я начал
читать про немецкий концлагерь с прохладцей, но быстро втянулся и читал
полночи, а потом еще полтора дня. Только о